Любовь это грех или нет для церкви: грех или Божий дар? / Православие.Ru

грех или Божий дар? / Православие.Ru

Слово «влюбленность» вызывает, наверное, самую противоречивую реакцию. Для одних влюбленность — «самое прекрасное, что есть на земле»! Для других — «это болезнь, ее надо лечить». Влюбленность — основная тема искусства, от античного до современного. Даже Священное Писание не обходит ее стороной — взять хотя бы Песнь Песней. При этом Церковь очень мало говорит о влюбленности, у святых отцов про это практически ничего не написано, и мнение некоторых современных духовников иногда звучит очень категорично: «Влюбилась — кайся!»

Так что же это такое — влюбленность? Страсть, грех, с которыми нужно бороться, или Божий дар, который есть ступенька на пути к любви? Вот несколько мнений.

Осторожнее со словами!

Фото: gen-sovet.ru

«На меня свалилась Великая Любовь… Любовь ушла — и жизнь стала совершенно пустой». Подобные разговоры про «любовь» окружают нас со всех сторон: они есть в романах, песнях и рекламе — а также в реальности. Хуже того, и девочка-тинейджер, влюбленная в Брэда Питта, и совершенно трезвый христианин могут сказать: «Любовь — самое главное в нашей жизни». Тут прежде всего хочется разобраться со словами. Ведь за ними стоят определенные представления, влияющие на наши поступки. Ложные представления об отношениях чреваты серьезными катастрофами. Так что четкость и ясность тут жизненно необходимы.

Серьезные психологи, свободные от идеологии массовой культуры (такие, например, как Эрик Фромм, Ролло Мей и Скотт Пек), напоминают нам о том, что «влюбленность» или «романтическую любовь» не стоит бездумно отождествлять с любовью. О том же твердят христиане — скажем, К. С. Льюис, — и это неудивительно: для христиан слово «любовь» слишком дорого стоит. Так что нам тут не помешает вдумчивое использование слов, а пока поставим популярную «любовь» в кавычки.

Блаженная болезнь

В XI веке великий врач Авиценна писал: «Любовь — заболевание, вроде наваждения, похожа на меланхолию» (надо понимать, что он имел в виду «влюбленность»). И хотя влюбленные с негодованием отвергнут столь циничную мысль, тут есть зерно истины. Влюбленность в ее острой форме — это прежде всего удивительно нетрезвое состояние. Это поток неуправляемых мыслей и фантазий, резкие перепады эмоций, от эйфорического полета до депрессивного мрака и тревоги. Хуже того — влюбленный слеп (сказать точнее, особенно слеп) относительно самого предмета своей «любви». Это удивительный парадокс: влюбленный желает смотреть только на одного человека в мире — и при том именно его в упор не замечает за своими фантазиями и проекциями. Он щедро преувеличивает в другом все хорошие качества и закрывает глаза на все его недостатки. Это состояние далеко от реализма — и недаром романтика предпочитает полумрак дневному свету.

Можно вполне обоснованно назвать такое состояние преходящим психическим расстройством — пусть и приятным субъективно. Американская исследовательница романтической любви Дороти Теннов справедливо относит влюбленность к категории навязчивых мыслей. Даже при отсутствии всякой реакции со стороны объекта обожания влюбленный снова и снова, помимо своей воли, думает о нем, прокручивает в голове воображаемые разговоры и сцены (которые в 99% случаев не происходят) и не в силах от этого отключиться — даже в четыре часа утра.

Кроме того, влюбленность создает устойчивую иллюзию: это навсегда, это вечно. Хотя объективно любой человек прекрасно знает, что это преходящий феномен, который кончится через год-другой или, в лучшем случае, через три года. Но влюбленные снова и снова уверяют: «Это будет длиться вечно!» — и снова и снова узнают, что это кончается. Так влюбленность несет в себе невыполнимое обещание.

Похоже ли это состояние на настоящую любовь, когда один, жертвуя собой и «не ища своего», заботится о другом? Сходство тут есть, но оно поверхностное. Скорее нереалистичное и нестойкое состояние влюбленности стоит где-то на грани эгоизма и подлинной любви.

Куда она зовет

Влюбленность — это своеобразный кризис. Любой кризис остро ставит вопросы: чего я хочу, зачем живу и куда иду. Кризис может разрушать, может возрождать и менять к лучшему. Человек не выбирает, заболеть ему влюбленностью или нет, но он четко знает , чего хочет (и чего не хочет), у него больше шансов превратить свою влюбленность во что-то хорошее. Кого-то влюбленность окрыляет, зовет на подвиги и делает смелее, так что человек неожиданно для себя делает новые вещи и пересекает барьеры. Она пробуждает от привычного сна, вынуждает поставить под вопрос свою самодостаточность и выйти за рамки эгоизма. Она приглашает жить для других. Но влюбленность остается только лишь призывом, указателем на потенциальное будущее.

В частности, в нашей культуре с нее, как правило, начинается авантюра брака. Может быть, если бы не безумие влюбленности, мало бы кто осмелился на такой риск.

Изобретение влюбленности

Мы привыкли думать, что «любовь» (то есть влюбленность) — единственное достойное основание заключения и сохранения брака. Историки, занимающиеся культурой, скажут, что это новшество сравнительно недавнего времени. Разумеется, переживание влюбленности встречалось — но оно не было основанием для брака. В Европе об этом заговорили в литературе в Средние века (можно вспомнить Данте или историю Абеляра), но браки все равно заключались семьями родителей. Затем такие ценности, как свобода выбора, индивидуализм и автономия, плюс буржуазная экономика сделали эту концепцию популярной, так что на Западе в XIX веке она стала всеобщим достоянием (хотя русские крестьяне еще сто лет назад ее не знали). Наконец, XX век, давший женщине экономическую самостоятельность, сделал романтическую любовь чуть ли не единственным поводом для брака. Так влюбленность обрела законный статус. Хотя во многих странах, например в Индии, браки до сих пор заключают преимущественно родительские семьи. При такой ситуации у людей существуют совершенно иные ожидания, которые могут показаться варварскими и бесчеловечными людям нашей культуры: сначала брак, потом «любовь».

Так ли уж это бесчеловечно на самом деле? Индийские психологи Гупта и Сингх, на протяжении десяти лет исследовавшие несколько брачных пар, нашли, что в браках западного типа, начавшихся с влюбленности, романтические чувства постепенно убывают, тогда как за тот же период в браках, заключенных родителями, они растут, так что через пять лет совместной жизни становятся сильнее, чем в браках нашего типа. Тут есть, над чем задуматься.

Указательный знак

В нашей культуре представление о «любви» приобрело культовый (даже в религиозном смысле слова) статус — это спасение от одиночества, яркие переживания, полнота и единственное достойное основание для жизни вдвоем. Такая «любовь» падает на тебя с неба, как снег и дождь. Ты ничего не можешь с ней поделать, разве что радоваться ее приходу и оплакивать ее исчезновение. Это просто чувство, чудесное состояние сердца. Если эта «любовь» кончается, ты обязан разорвать отношения и искать следующую.

Попытка соответствовать такому мифу обрекает современного человека на крупные неприятности, потому что этот миф не соответствует действительности. Однако почти все фильмы, романы, журналы и песни повествуют именно о такой «любви».

Да, нравится нам это или нет, в нашей культуре большинство пар образуются в период влюбленности. Но это только первый, младенческий этап потенциальной любви. Если на этом поставить точку в отношениях, ты рискуешь никогда не узнать, что бывает с отношениями дальше. Во-вторых, пассивное отношение к «любви» парализует. Влюбленность действительно «падает с неба», но настоящая любовь строится при участии воли и целенаправленных поступков. Когда анестезия влюбленности проходит, остаются два ужасающе разных человека, которым — если они хотят быть вместе — предстоит тяжелая работа. Тот, кто понимает, что это не просто состояние сердца, и чувствует себя не пассивным получателем, а агентом любви, имеет великие преимущества.

Есть немало ситуаций, например призвание к безбрачию, когда кризис влюбленности может служить путем к «расширению сердца». Влюбленность, которая порождает брачную пару, это нечто вроде аванса перед началом долгого пути. В браке есть сверхзадача, на которую влюбленность с ее иллюзорным «навсегда» только намекает и указывает. И у любого призвания есть своя сверхзадача, большая, чем просто романтические отношения. Влюбленность — это указательный знак, но не место назначения. На знаке написано слово «любовь», но знак не есть любовь. Тут есть куда двигаться, нам предстоит большой путь.

Любовь — что это? Что такое христианская любовь, что значит «любить ближнего»

Откуда произошло слово «любовь»? Что такое христианская любовь? Что есть любовь к Богу, а что — любовь к ближнему?

Содержание статьи

• Что такое любовь?
• Любовь с христианской точки зрения
• Любовь: этимология термина
  • Ἐρᾶν
  • Φιλεῖν
  • Στέργεῖν
  •  Ἀγαπᾶν
  • Любовь в Священном писании
  • Любовь к ближнему
  • Любовь в браке
• Фильмы о Правмире:
  • Протоиерей Алексий Уминский. О любви, сексе и религии
  • Епископ Пантелеимон (Шатов) о любви
  • Протоиерей Андрей Лоргус. О любви, сексе и религии
  • Протоиерей Максим Первозванский. Сохранить любовь
  • О празднике семьи, любви и верности

Что такое любовь?

Если мы внимательно всмотримся в жизнь человеческую, то непременно уразумеем, что в ней проявляется и ею управляет любовь, приносящая счастье и блаженство, или же — самолюбие, вносящее в жизнь различные беспорядки и страдание. Можно также видеть, что нередко эти различные свойства духа человеческого, встречаясь в жизни одного и того же человека, а также в жизни целых народов, обществ и семейств, постоянно враждуют между собой. Если в этой борьбе побеждает любовь, в жизни царят мир, счастье, радость, довольство, блаженство. Но когда преобладает самолюбие, то возникают непорядки: вражда, борьба, ненависть и злоба.
Вообще, любовь всех умиротворяет, объединяет, сближает, даруя счастье без всякой зависимости от материального довольства и наслаждений естественной жизнью. Наоборот, самолюбие, даже при внешнем благополучии, всегда возбуждает недовольство, вселяет беспокойство и злобу в сердце человека, производит раздоры, разделяет народы, общества, семейства. Словом, где любовь — там счастье и блаженство, а где самолюбие — там зло и страдания.

Любовь с христианской точки зрения

Господь наш Иисус Христос оставил нам две основные заповеди, на которых основан весь Закон Божий, а именно – заповеди о любви:

1. Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим.
2. Возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 22,37 и 39).

Что же есть любовь? Святые Отцы дают такое определение: Бог есть Любовь. Значит, вся любовь всего мира есть Бог.

Наш человеческий язык крайне ограничен и беден. Мы не в состоянии выразить достаточно четко и определенно всю бесконечную гамму личных и взаимных чувств между людьми, начиная с природной, естественной любви и кончая совершенной любовью Христовой, которые обычно заключаем в одном слове любовь. Это слово вмещает в себя множество различных понятий и чувств, которые выразить словами невозможно, и только некоторые эпитеты помогают нам уточнить это слово, например: любовь Христова, брачная, к врагам – однако и они не дают достаточной четкости определения чувств.

Любовь: этимология термина

В словаре древнегреческого языка для определения в слове понятия любви служат четыре глагола — ἐρᾶν, φιλεῖν, στέργεῖν, ἀγαπᾶν, а также соответствующие им имена. Два из них — φιλεῖν и ἀγαπᾶν встречаются в греческом тексте Нового Завета. Однако чтобы понять специфику словоупотребления и семантики этих глаголов в языке Св. Писания, нам необходимо будет предварительно обратиться к их функционированию в языке классическом или, как это вернее было бы сказать применительно к нашей теме, к греческому языку доновозаветного периода.

Ἐρᾶν

Ἐρᾶν, или, в поэтическом языке — ἐρᾶσθαι означает: направлять на объект всецелостное чувство, ради него чувствовать и воспринимать. Это значение постоянно для всех лексико-семантических вариантов. Если объектом являются личности, то ἐρᾶν может означать:

1) Чувственную любовь, которая бывает недостойной, когда речь, например, идет о супружеской измене или когда все содержание чувства сводится к физическому сожительству.

2) Высокую степень чувства, страстную любовь в более широком смысле.

Когда речь идет о неживых предметах, ἐρᾶυ понятийно близко подходит к ἐπιθυμεῖν, так что с инфинитивом соответствует русск. желать.

Φιλεῖν

Φιλεῖν — глагол отыменный. Φίλος же происходит от местоименного корня. Убедительная и совершенно безупречная этимология отсутствует, зато очевидно происхождение от корня, связанного со значением “свой”, “собственный”.

О значении φιλεῖν прежде всего следует сказать, что оно более всего соответствует русск. любить и имеет антонимами μισεῖν и ἐχθαίρεν. Φιλεῖν означает в сущности внутреннюю склонность к лицу, а в некоторых случаях, где изложение не допускает никакой непристойности, также и чувственную любовь.

Но главный оттенок значения этого глагола — склонность к лицу, проистекающая из внутренней общности, из личного общения. У Гомера мы найдем значение “по-дружески поддерживать”, “дружески общаться с кем-либо”, “относится по-дружески”. Часто в этом смысле употребляется применительно к отношению богов, когда они поддерживают людей в их делах. О людях: любезно принимать других у себя.

Уже после Гомера развилось значение “целовать” (с прибавлением τῷ στόματι и без него), так как это по сути означает внешнее выражение задушевной общности или близости любящих или друзей.

С добавлением αυτόν φιλεῖν приобретает значение себялюбия.

Далее это слово применяется ко всякому виду любви к тем лицам, с которыми мы состоим в каких-либо близких отношениях и при том, по объяснению Аристотеля (Arist. Khet. I, II), ради и из-за них самих.

Как чувство естественно развивающееся, φιλεῖν не имеет морального или моралистического оттенка. Этой любовью дурной человек может любить дурного, а хороший — хорошего. Здесь же — склонность или приверженность к какой-либо группе, партии, к государству, к народу в тех случаях, когда она не особенно глубока и искренна (в последнем случае грек употребил бы στέργεῖν).

Применительно к неодушевленным объектам φιλεῖν означает приязнь к предметам, явлениям, которые нам милы или дороги, обладание которыми или контакт с которыми нам приятны. При этом сохраняется отсутствие моралистического оттенка, и сюда включаются скверные и достойные презрения склонности. С инфинитивом получается значение весьма близкое к лат. solere — “делать охотно, иметь обыкновение”. Φίλος — друг, человек, с которым мы связаны узами взаимной любви. Наиболее характерен для этого слова как раз оттенок личной симпатии, внутренней склонности. Также и φιλία — дружественное отношение, нежное выражение внутреннего расположения любящих.

Στέργεῖν

Στέργεῖν этимологически сближается с кельтскими названиями любви: древнеирл. serc; галльск. serch; бретонск. serc’h (наложница). Принимается во внимание еще праслав. *stergti, *strego “стеречь”; и.-е. *sterg/sterk с чередованием k/g.

Στέργεῖν означает не страстную любовь или склонность, не порыв к объекту, который овладел нашим сердцем и является целью наших устремлений, а напротив, спокойное, постоянное, непрерывное чувство любящего, в силу которого он осознает объект любви как близко ему принадлежащий, тесно с ним связанный, и в этом признании обретает душевный мир. Такова любовь к родителям, жене или мужу, к детям, к ближайшим родственникам вообще, а затем к вождю, царю, отечеству.

В στέργεῖν проявляется душевная склонность, которая присуща человеку от природы; это слово относится к органической, родовой связи, не расторгаемой в силу этой прирожденности даже злом, а не к склонности, проистекающей из общения с лицом, вещью (φιλεῖν) и не к вырывающейся наружу и ищущей удовлетворения страсти (ἐρᾶν). В силу этого при соединении с именами вещей или абстрактных понятий στοργεῖυ сохраняет нравственную окраску. По этой же линии нерасторжимости, прирожденной эмоциональной связи возникает значение “довольствоваться, быть довольным, удовлетворяться”. Как указывает Шмидт, στέργεῖν может означать “спокойно и с терпеливо выжидающим чувством смиряться с неизбежным” (часто по отношению к окружающим нас обстоятельствам и вещам).

Заканчивая разбор словоупотребления στέργεῖν, уместно будет привести замечание Шантрена о том, что “семантическое поле στέργεῖν явно отлично от φιλεῖν и частично совпадает с ἀγαπᾶν”.

 Ἀγαπᾶν

Ἀγαπᾶν или, у Гомера, ἀγαπάζευν прежде всего означает любовь, проистекающую из рассудочной оценки, поэтому не страстную, как ἐρᾶν, и не нежную любовь детей и родителей, как στέργεῖν. В общегреческом словоупотреблении глаголов любви ἀγαπᾶν выражает слабейшую эмоцию, которая больше соответствует русск. ценить, чем любить. Да это и понятно: чем более рассудок отдает себе отчет в симпатии или чувстве, тем менее такая любовь является непосредственной и внутренней.

Ἀγαπᾶν может значить даже “правильно оценивать”, “не переоценивать”. А так как оценка основывается на сравнении, сравнение же подразумевает выбор, то ἀγαπᾶν включает в себя понятие свободно избирающего объект направления воли. С другой стороны, ἀγαπᾶν может быть сказано и о тех людях, которые оценивают что-либо (вещи, обстоятельства) как удовлетворяющие их и не стремятся к иному.

Остановимся на соотношении ἀγαπᾶν и φιλεῖν. Первый глагол, как более рассудочно-моральный, не включает в себя понятие непосредственно из сердца исходящего действия, которое выявляет внутреннюю склонность, и, естественно, лишен значений “делать что-либо охотно”, “иметь обыкновение что-либо делать”, а также “целовать”. К тому же ἀγαπᾶν не является (как φιλεῖν) склонностью, соединенной с самим лицом, но скорее с его признаками и свойствами. Аристотель объясняет это следующим образом (Rhet. 1, 11): “быть любимым значит быть ценимым ради самого себя”, то есть не по каким-то внешним причинам, а именно из-за самой личности любимого. Таким образом ἀγαπῶν описывает качества личности, а φιλῶν — саму личность. Первый означает, что человек отдает себе отчет в своей склонности, у второго в значении заложено, что она проистекает непосредственно из общения. Поэтому в первом случае чувство окрашивается морально, а во втором подобной характеристики не имеет.

На основании вышесказанного можно сделать вывод, что основным значением для φιλεῖν, при всей широте семантического поля этого слова, являлась любовь естественной склонности, чувство, не определяемое ни рассудком, ни направле-нием воли — лат. amare, в то время как характерной чертой ἀγαπᾶν было обозначение любви как направления воли, как склонности, определяемой рассудком и нравственным чувством: лат. diligere. Практически все исследователи указывают на сходство соотношения между diligere и amare с тем соотношением, которое имеется между ἀγαπᾶν и φιλεῖν.

Таким образом, наиболее характерные черты четырех глаголов любви суть следующие:

Ἐρᾶν относится к любви страстной, выражает преимущественно аффективную и чувственную ее сторону; страсть к вещам; с инфинитивом — “желать, жаждать”. Эмоция, безусловно носящая ярко выраженный личный характер.

Στέργεῖν — непрерывное, внутреннее, нерасторжимое даже через зло чувство к лицам или сообществам, с которыми у субъекта существуют надличные, родовые, а из родовых — и общественные связи.

Ἀγαπᾶν — “ценить”; чувство происходящее более из соответствующей оценки рассудка, оно не сильно и не нежно, а скорее суховато. В кругу значений ценить ⇒ сравнивать ⇒ выбирать подразумевает любовь как направление воли, определяемой рассудком. Тo же и об обстоятельствах: удовлетворяться ими в результате умения оценить через сравнение.

Φιλεῖν — здесь мы приведем характеристику о. П. Флоренского: “1. Непосредственность происхождения, основанная на личном соприкосновении, но не обусловленная одними лишь органическими связями — естественность; 2. Направленность в самого человека, а не только оценка его качеств; 3. Тихий, задушевный, нерассудочный характер чувства, но в то же время и не страстный, не импульсивный, не безудержный, не слепой и не бурный. 4. Близость и притом личная, нутряная”.

Абстрактные существительные, по выражению Шмидта, показывают “крайности значений”⁹. В самом общем виде можно предложить следующие соответствия: ἔρως — страсть, στοργή — привязанность, φιλία — приязнь. О ἀγάπη речь пойдет ниже.

Любовь в Священном писании

«Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин 13:34). Но ведь о любви, о ценности и высоте любви мир знал и до Христа, и разве не в Ветхом Завете находим мы те две заповеди — о любви к Богу (Втор 6:5) и о любви к ближнему (Лев 19:18), про которые Господь сказал, что на них утверждаются закон и пророки (Мф 22:40)? И в чем же тогда новизна этой заповеди, новизна, притом не только в момент произнесения этих слов Спасителем, но и для всех времен, для всех людей, новизна, которая никогда не перестает быть новизной?

Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно вспомнить один из основных признаков христианской любви, как он указан в Евангелии: «любите врагов ваших». Помним ли мы, что слова эти заключают в себе не иное что, как неслыханное требование любви к тем, кого мы как раз не любим? И потому они не перестают потрясать, пугать и, главное, судить нас. Правда, именно потому что заповедь эта неслыханно нова, мы часто подменяем ее нашим лукавым, человеческим истолкованием ее — мы говорим о терпении, об уважении к чужому мнению, о незлопамятстве и прощении. Но как бы ни были сами по себе велики все эти добродетели, даже совокупность их не есть еще любовь.

Только Бог любит той любовью, о которой говорится в Евангелии. Человек не может так любить, потому что эта любовь есть Сам Бог, Его Божественная природа. И только в Боговоплощении, в соединении Бога и человека, то есть в Иисусе Христе, Сыне Божием и Сыне Человеческом эта Любовь Самого Бога, лучше же сказать — Сам Бог Любовь явлены и дарованы людям. В том новизна христианской любви, что в Новом Завете человек призван любить Божественной Любовью, ставшей любовью Богочеловеческой, любовью Христовой. Не в заповеди новизна христианской любви, а в том, что стало возможно исполнение заповеди. В соединении со Христом в Церкви, через Таинства Крещения и Причащения Телу и Крови Его, мы получаем в дар Его Любовь, причащаемся Его любви, и она живет и любит в нас. «Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим 5:5), и Христом заповедано нам пребывать в Нем и в Его любви: «пребудьте во Мне, и Я в вас <…> ибо без Меня не можете делать ничего <…> пребудьте в любви Моей» (Ин 15:4-5,9).

Пребыть во Христе — это значит быть в Церкви, которая есть жизнь Христова, сообщенная и дарованная людям, и которая поэтому живет любовью Христовой, пребывает в Его любви. Любовь Христова есть начало, содержание и цель жизни Церкви. Она есть, по существу, единственный, — ибо все остальные объемлющий — признак Церкви: «по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13:35). В любви — святость Церкви, потому что она «излилась в сердца наши Духом Святым». В любви — апостольство Церкви, потому что она всегда и всюду есть все тот же единый апостольский союз — «союзом любви связуемый». И «если я говорю языками человеческими и ангельскими <…> Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор 13:1-3). А потому только любовь всем этим признакам Церкви — святости, единству и апостольству сообщает действительность и значимость.

Но Церковь есть союз любви не только в том смысле, что в ней все любят друг друга, но прежде всего в том, что через эту любовь всех друг к другу она являет миру Христа и Его любовь, свидетельствует о Нем, любит мир и спасает его любовью Христовой. Она любит во Христе — это значит, что в Церкви Сам Христос любит мир и в нем «каждого из братьев сих меньших». В Церкви каждый таинственно получает силу всех любить «любовью Иисуса Христа» (Флп 1:8) и быть носителем этой любви в мире.

Этот дар любви преподается в Литургии, которая есть таинство любви. Мы должны понять, что в Церковь, на Литургию мы идем за любовью, за той новой Богочеловеческой любовью Самого Христа, которая даруется нам, когда мы собраны во имя Его. В церковь мы идем, чтобы Божественная любовь снова и снова «излилась в сердца наши», чтобы снова и снова «облечься в любовь» (Кол 3:14), чтобы всегда, составляя Тело Христово, вечно пребывать в любви Христа и ее являть миру. Через литургическое собрание исполняется Церковь, совершается наше приобщение ко Христу, к Его жизни, к Его любви, и составляем «мы многие — одно тело».

Но мы, слабые и грешные, можем только захотеть этой любви, приготовить себя к ее приятию. В древности поссорившиеся должны были помириться и простить друг друга прежде, чем принять участие в Литургии. Все человеческое должно быть исполнено, чтобы Бог мог воцариться в душе. Но только спросим себя: идем ли мы к Литургии за этой любовью Христовой, идем ли мы так, алчущие и жаждущие не утешения и помощи, а огня, сжигающего все наши слабости, всю нашу ограниченность и нищету и озаряющего нас новой любовью? Или боимся, что эта любовь действительно ослабит нашу ненависть к врагам, все наши «принципиальные» осуждения, расхождения и разделения? Не хотим ли мы слишком часто мира с теми, с кем мы уже в мире, любви к тем, кого мы уже любим, самоутверждения и самооправдания? Но если так, то мы и не получаем этого дара, позволяющего действительно обновить и вечно обновлять нашу жизнь, мы не выходим за пределы себя и не имеем действительного участия в Церкви.

Не забудем, что возглас «возлюбим друг друга» есть начальное действие Литургии верных, евхаристического священнодействия. Ибо Литургия есть таинство Нового Завета, Царства любви и мира. И только получив эту любовь, мы можем творить воспоминание Христа, быть причастниками плоти и крови, чаять Царства Божьего и жизни будущего века.

«Достигайте любви» — говорит Апостол (1 Кор 14:1). И где достичь ее, как не в том таинстве, в котором Сам Господь соединяет нас в Своей любви.

Любовь к ближнему

Как сочетается идея удаления от людей с заповедью о любви к ближнему? Нет ли в этом бегстве от людей, характерном для таких столпов монашества, как Арсений Великий, бегства от самого Христа, повелевшего «возлюбить ближнего, как самого себя», и не ведет ли такого рода самоизоляция к утрате или отсутствию любви к людям?

Исаак, во всяком случае, убежден, что нет. Напротив, удаление от людей ведет к приобретению любви:

Та заповедь, в которой сказано «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем умом твоим больше всего мира и материи и всего материального», бывает исполнена, когда ты терпеливо пребываешь в безмолвии своем. И заповедь о любви к ближнему заключена в нем же. Хочешь ли, по евангельской заповеди, приобрести в душе твоей любовь к ближнему? Удались от него, и тогда возгорится в тебе пламя любви к нему, и радоваться будешь при лицезрении его, как при видении светлого ангела. Хочешь ли также, чтобы жаждали твоего лицезрения любящие тебя? Имей свидание с ними только в определенные дни. Опыт — поистине учитель для всех.

Очевидно, что Исаак не дает здесь рекомендаций, относящихся ко всем людям вообще, но говорит о своем собственном опыте — отшельника по призванию — и об опыте отшельников своего времени. Речь идет о специфически монашеском опыте приобретения любви к людям в результате отказа, хотя бы по временам, от общения с ними.

Тем, кто далек от монашеской жизни или кто знает о ней лишь теоретически, по книгам, нелегко бывает воспринять подобного рода опыт. Парадокс этого опыта заключается в том, что, удаляясь от мира, отшельники не отворачиваются от людей и даже тогда, когда они в буквальном смысле слова «бегают людей», они своим бегством служат людям. Занимаясь спасением собственной души вдали от людей, отшельник способствует спасению других. Двенадцать веков спустя после Исаака Сирина другой великий монах выскажет то, что всегда было аксиомой монашеского делания: «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи». Исаак убежден, что главное дело монаха заключается в очищении своего внутреннего человека: это важнее общения с людьми и всякой деятельности, направленной на пользу других. Подобная деятельность особенно опасна, если душа отшельника еще не очищена и страсти еще не умерли в ней. Было много людей, — говорит Исаак, — которые прославились своей активностью во внешнем доброделании, однако из–за постоянного пребывания в гуще мирских дел не успевали заботиться о собственной душе:

Многие совершали чудеса, воскрешали мертвых, трудились в обращении заблудших и творили великие знамения; руками их многие были приведены к богопознанию. И после всего этого сами они, оживотворявшие других, впали в мерзкие и гнусные страсти, умертвили самих себя и для многих сделались соблазном… потому что они были еще в душевном недуге и не заботились о здравии душ своих, но пустились в море мира сего исцелять души других, будучи еще сами немощными, и утратили для душ своих надежду на Бога. Ибо немощь их чувств была не в состоянии встретить и вынети пламя того, что обычно приводит в возбуждение лютость страстей…

Исаак не отрицает добрые дела, но лишь указывает на необходимость стать духовно здоровым прежде, чем выходить в мир для исцеления других. Человек принесет гораздо больше пользы другим, когда сам достигнет духовной зрелости и получит необходимый опыт внутренней жизни. Глубину внутренней жизни нельзя заменить внешней активностью, даже если речь идет об апостольском служении, столь необходимом для других:

Прекрасное дело — учить людей добру и постоянной заботой приводить их от заблуждения к познанию истины. Это путь Христа и апостолов, и он весьма высок. Но если человек при таком образе жизни и частом общении с людьми чувствует, что совесть его слабеет при воззрении на внешнее, безмолвие его нарушается и знание его помрачается… и что, желая врачевать других, губит он свое собственное здоровье и, оставляя собственную свободу воли своей, приходит в смятение ума, то пусть он… возвратится вспять, чтобы не услышать от Господа сказанного в пословице: Врач, исцели самого себя. Пусть осуждает он себя и следит за своим здоровьем, и вместо чувственных слов его пусть будет поучительной его добродетельная жизнь, и вместо звука из уст его пусть учат дела его. И когда узнает, что душа его здорова, тогда пусть приносит пользу другим и исцеляет их своим здоровьем. Ибо когда будет вдали от людей, тогда может больше сделать им добра ревностью о добрых делах, чем мог бы сделать словами, когда он еще сам немощен и больше, чем они, нуждается в исцелении. Ибо если слепой поведет слепого, оба они упадут в яму.

Таким образом, нужно сначала исцелить собственную душу, а потом уже заботиться о душах других.

Любовь в браке

Тема христианской семьи — очень важная для обсуждения: об этом много пишут, издаются книги, и в том числе очень часто звучит мнение, что цель христианской семьи – это деторождение, чадородие. Но с этим соглашаться нельзя, потому что деторождение не может быть целью именно христианской семьи. Потому что тогда христианская семья никак не может отличаться от семьи мусульманской, от семьи буддистской, от семьи атеистической, от семьи каких-нибудь диких племен.

Здесь есть какая-то подмена, потому что деторождение — это не цель. Деторождение — это природа брака.

Целью брака, особенно брака христианского, может быть только любовь, приводящая супругов в Царствие небесное, любовь, которая соделывает из двух – единое существо. Да будут два в плоть едину — это говорит не только о том, что два супруга соединяются в интимном соитии, но и в том, что двое становятся единым существом в таинстве брака. Интимные отношения не являются исключительно средством репродукции. Интимные отношения — важная составляющая супружеской жизни, которые делают отношения двух людей наполненными нежностью, трепетом, восторгом.

К сожалению, слишком часто приходится слышать, что половое влечение связано с последствиями грехопадения.

Но все, что сегодня связано с человеком, связано с грехопадением, например, голод, холод и т.д. В том числе и половое влечение. Но это не говорит о том, что само по себе половое влечение невозможно было до грехопадения. Если мир сотворен изначально двуполым, то тогда должно быть стремление полов друг к другу. Если еще в раю человеку была дана заповедь «плодитесь и размножайтесь», то без влечения одного к другому эта заповедь была бы совершенно неосуществима.

Или другая мысль: интимные отношения – это, якобы, некоторая поблажка человеческой природе, которая удерживает ее от блудного греха. В таком случае супружеские отношения сводят к каким-то примитивным связям двух любящих людей, которые ужасно греховные, настолько греховные, что им бы только вот добраться до какого-нибудь безобразия. Чтобы не соблудить – надо иметь супруга, а чтобы не убить, что надо делать? Чтоб не украсть? Чтоб не лгать?

В одном из монастырских подворий Москвы священник — это был, конечно, иеромонах – в воскресной проповеди, причем в присутствии детей воскресной школы, давал советы с дотошностью, присущей маркизу де Саду, в какие дни и часы, вплоть до минут супруги имеют на ЭТО право, а в какое время – никак не имеют, и с какой минуты это становится грехом. Но нужно твердо знать — Церковь не имеет права лезть в постель и давать какие-либо рекомендации! Священник должен отступить в сторону и сказать супругам: «Это ваша жизнь».

Или вот мне попался в руки студенческий альманах православного миссионера «Призвание» номер один, стр. 65, в котором кандидат богословия советует супругам брать пример интимных отношений с животных.

Цитирую: «У высокоразвитых животных родовая жизнь и инстинкт продолжения рода занимает очень важное место, но при этом физиологические отношения носят сезонный характер, они совершенно прекращаются с рождением детенышей, и животные полностью переключаются на заботу о потомстве. Некоторые животные, например, волки и еноты, могут послужить поучительным примером родительской любви и супружеской верности для иных воцерковленных православных. Да, животные тоже испытывают плотскую радость и некоторое воодушевление в период брачных игр, но турниры самцов в период брачных игр никогда не заканчиваются чьей-либо смертью, а от неразделенной любви животные не убегают на край света и не кончают с собой. А у людей?», — вопрошает автор.

Вот вы смеетесь, а это не смешно. Это же дико! Кандидат богословия, человек, облеченный священным саном всю вот эту вот шизофрению двигает в массы. И это на каждом шагу. Именно потому, что об этом Церковь пока молчит. И на эти вопросы ответов не находится, и не ищется. Эти вопросы пока даже не ставятся.

Что главное в браке? Когда люди по любви соединяются, они не потребляют друг друга, а наоборот, друг другу себя отдают, и это, мне кажется, главная функция супружеских отношений. Не потреблять, не пожирать друг друга, не выжимать максимум для себя лично, потому что тогда ни о какой любви речь не идет, потому что тогда человек использует другого.

Вокруг сегодня все друг друга используют, а христиане – не используют, наш принцип – самоотдача. Никто в браке – ни мужчина, ни женщина, — не могут требовать от другого таких вещей, которые могут доставить любимому некую тяжесть. Один другому уступает, только так! Очень мягко, интимно, а не так, что ты мне должен, ты мне должна.

• Любовь и влюбленность
• А есть ли любовь?
• Любовь — это другое
• «Любовь дано пережить всем, но не все на это согласны»
• Только про любовь
• Любовь моя
• Любовь к себе: где ошибка?
• Если Бог есть любовь
• Любовь проходит?. .
• Любовь человеческая
• Любовь и пустота
• Жить друг без друга не могут! Как распознать влюбленность и зависимость?
• Митрополит Афанасий Лимассольский. О любви и ее опасностях
• Любовь без снисхождения

Фильмы о Правмире:

Протоиерей Алексий Уминский. О любви, сексе и религии

Епископ Пантелеимон (Шатов) о любви

Протоиерей Андрей Лоргус. О любви, сексе и религии

Протоиерей Максим Первозванский. Сохранить любовь

О празднике семьи, любви и верности

Поскольку вы здесь…

У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.

Сейчас ваша помощь нужна как никогда.

Принятие греха — это не любовь

Автор: Коле Фарни

Много люди, которые отвергают христианство, делают это из-за кажущегося отсутствия любви в церкви. Это неприятие породило реакционную тенденцию, стремящуюся смягчить Божью неодобрение греха и возвеличивание той любви, которая на самом деле вовсе не любовь. Чтобы достичь культуры, которая считает, что преподавание определенных грехов безблагодатными и нелюбящими, некоторые церкви прекратили противодействие зло.

Будучи мудры в своих глазах, многие церкви начали одобрять тех, кто практикует всякую неправедность, и называя это любовью (Рим. 1:32). Клевета, убийство, вражда, гомосексуальность, зависть, непослушание родителям и другие грехи, нормализуемые и одобряемые нашим обществом, с сожалением одобряются и многими церквами (см. Рим. 1:18-32). В стремлении перехитрить и перелюбить Бога сама любовь была переопределена как неограниченное принятие греха.

Что тогда нужно ли нам помнить и верить, когда говорят, что то, что не является любовью, высшая любовь, а подлинная любовь клеймится как фанатизм или нетерпимость?

Одобрение греха смеется над крестом

Во-первых, мы должны помнить об отношении между любовью и грехом. Возлюбленный апостол говорит: «Любовь не в том, что мы возлюбили Бога, а в том, что Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши» (1 Иоанна 4:10). любовь к Бог в Иисусе — это избавление людей от греха, а не оставление их жить. в этом.

мир говорит, что любовь принимает грех , но Писание утверждает, что любовь разоблачает это. На кресте Иисуса Христа мы видим величайшее проявление любви к миру. никогда не узнает, и ярчайшая демонстрация ужаса нашего греха. Грех так плохо, что единственный Сын Божий был заколот как гневная жертва, и его любовь настолько удивительна, что он был готов умереть вместо нас. И это должно было будь таким, чтобы Бог был справедлив в Своем прощении грешников, подобных нам (Рим. 3:26). Поэтому, если мы верим, что любовь означает принятие или игнорирование греха, мы насмехаться над крестом, на котором Иисус заплатил за него Своей драгоценной кровью.

Добра и Зла не должно быть Запутался

Второй, мы должны отказаться называть зло добром во имя терпимости. Слушай Исайю, «Горе тем, которые зло называют добром, а добро злом, тьму почитают светом и свет вместо тьмы, горькое почитающее сладким и сладкое горьким!» (Это. 5:20). Переопределять добро и зло без Бога и Библии очень опасно и откровенно нелюбовь. Горе нам, если мы попытаемся.

А всеобъемлющие усилия по ребрендингу работают для компаний, терпящих неудачу, но не работать на церковь. Если во имя терпимости мы перестанем говорить о великая нужда во спасении, явная из-за греха, как это определено Богом в Писании, тогда крест Господа нашего Иисуса бесполезен, и наша любовь выдумана и фальшивый.

Куда идти дальше

Предположим это вид церкви, которую вы посещаете. Церковь, где ко греху не относятся серьезно, и крест Христов не возвеличивается. Как вы можете изменить ситуацию? Два нужно что-то делать, если мы хотим, чтобы непроницательная терпимость была изгнана как самозванец. что это.

Во-первых, вы должны понимать, что осуждение греха — очень распространенная истина в Библии. Вы могли бы сказать: «Но Библия целиком посвящена любви и прощению, верно?» Да, это есть, но необходимо прощение Божие потому что гнев и суд реальны. Химиотерапия необходима только при раке подарок. Прощение, данное крестом, есть величайшая любовь, а не потому что он игнорирует грех, а потому что имеет с ним дело.

Второй, мы должны жить в свете суда и спасения. Может быть, вы думали что позволение греху оставаться в вашей собственной жизни или жизни окружающих вас людей было самым любящим занятием. Рассмотрим, однако, человека с завязанными глазами, идущего к краю обрыва. Он не видит приближающейся грани и любит ощущение повязки на лице. Терпимый и нелюбящий человек позволяет ему продолжить, потому что он не хочет обидеть его, указав на ошибку. любящий человек бежит за мужчиной и умоляет его снять повязку с глаз, чтобы чтобы он мог увидеть реальность своей грядущей гибели.

Если толерантный человек завязывает себе глаза, это одно, но если толерантный человек ясно видит, что человек скоро упадет, это другое. называющий себя христианином, который отказывается от истины гнева и суда над грешными мужчины и женщины оставляют любовь и упускают красоту креста, где мы находим спасение.

Авторское право © Kole Farney, 2013 г. (пересмотрено в 2019 г.) Разрешено воспроизведение в точной форме. Все другие виды использования требуют письменного разрешения. Другие бесплатные статьи можно найти на сайте www.BulletinInserts.org, служении христианских коммуникаторов по всему миру: www.CCWtoday.org

Любовь — это не то, что вы хотите, чтобы она была

Несколько тысячелетий назад, при другом политическом устройстве, чем то, которое мы переживаем сейчас, тогдашний президент Барак Обама написал в Твиттере следующее:

Сделайте репост, если считаете, что каждый должен иметь возможность выйти замуж за человека, которого любит. #LoveIsLove

Реклама на TGC

Я не пишу здесь о мудрости или морали однополых браков. Вместо этого я упоминаю твит бывшего президента как трамплин для более широкого разговора о нашем определении любви. Предложение «Любовь есть любовь», возможно, цепляющее и читаемое в Твиттере, одновременно бессмысленно и невесомо, не способно ничего сделать или убедить того, кто еще не согласен с предположениями говорящего.

Не Play-Doh

Конечно, такие грубые определения относятся к духу времени, где царят такие добродетели, как подлинность и самореализация. Если действительно верно, что «любовь есть любовь», то также верно и то, что мы стали арбитром любви, и наши интуитивные представления о ней безупречны, вне любопытных щупалец законов и институтов и чужих тайных мнений.

Но использование подобного языка растягивает и перераспределяет важные понятия до полного субъективизма. Результат: любовь лишается смысла и веса, а впоследствии заменяется меньшим благом — чем-то эрзац-рукотворным, чем-то зыбким и даже капризным. «Любовь» теперь является универсальным термином ни для чего конкретного, что затрудняет разговоры о ней.

Считая себя мудрыми, мы совершили плохую сделку. Нас обманули, уверенные, что мы обновляемся, когда на самом деле нам продали драндулет.

Но хватит тыкать пальцами. Быть правым в том, что другие ошибаются, бесполезно, если мы не готовы исправить себя, обратившись к Божьему Слову.

Вот пять вещей, которые Библия говорит о любви.

1. Любовь берет свое начало в Боге

Первое и самое важное, что мы должны признать в отношении любви, это то, что все дело в Боге. Любовь зарождается и исчерпывается нашим триединым Создателем — Отцом, Сыном и Духом.

Иисус позволяет нам заглянуть в эту реальность в Иоанна 17. Здесь, в том, что иногда называют «первосвященнической молитвой», Иисус молится за христиан как настоящих, так и будущих. Он просит Отца даровать Его народу единство и любовь, и чтобы Он хранил нас до конца среди неизбежной мировой ненависти.

Иисус также молится о себе, в частности, о своей скорой смерти: «И ныне, Отче, прославь Меня пред Тобою славою, которую Я имел у Тебя прежде начала мира». Несколькими стихами позже он продолжает: «Отец, я хочу, чтобы те, кого Ты дал мне, были со мной, где я, и видели мою славу, славу, которую Ты дал мне, потому что возлюбил меня прежде сотворения мира».

Нажмите паузу на секунду. Представь, что тебя не существует. В самом деле, представьте, что ничего никогда не существовало — ни людей, ни мест, ни вещей.

Что-нибудь осталось?

Согласно Иисусу, есть. Есть любовь. Любовь между вечно любящим, вечно безопасным и вечно совершенным Божеством.

Без Отца любящего Сына и Духа; без Сына, любящего Отца и Духа; и без того, чтобы Дух любил Отца и Сына — все «до сотворения мира» — мы ничего не знали бы о любви, потому что любви никогда бы не было.

Так что мы должны сказать о любви? Мы должны начать с того, с чего начинается Библия, а Библия находит основание любви в Троице.

2. Любовь нисходит на Землю

Хотя любовь Бога к себе является раскаленным добела ядром любви, это еще не все. Божья любовь к Богу «бумерангом» проявляется и влияет на все остальное.

Рассмотрим самый известный стих Библии: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (от Иоанна 3:16). Как Бог показал Свою любовь к нам? Пожертвовав своим Сыном для нашего вечного блага.

В Писании любовь переплетается с заместительной жертвой. Мы находим вершину этой связи в смерти и воскресении Христа, совершенного, умершего и воскресшего победителем. Крест — доказательство жертвы Сына; пустая гробница является доказательством того, что Отец принял эту жертву. Оба вместе показывают Божью любовь.

3. Любовь распространяется на других

Направленность Писания вертикальна, то есть в первую очередь речь идет об отношениях между Богом и человеком, Творцом и творением. Однако часто Бог проясняет вертикаль через горизонталь, используя горизонтальные императивы — «Делай это» — как тест на наличие вертикальных реальностей.

Так и с любовью. Как любовь Бога к нам во Христе была жертвенной, так и наша любовь должна быть друг к другу: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете любить друг друга» (Иоанна 13:35).

То же самое относится к Павлу в начале 2 главы Филиппийцам, где он связывает христианскую этику любви с жертвой Христа. «Единомыслие» и «одинаковая любовь» приковывают нас к одному и тому же человеку: Иисусу Христу. Он подал пример; он наш первопроходец на пути к любви и смирению. Арифметика проста: Бог возлюбил нас жертвенно во Христе; поэтому мы жертвенно любим других.

4. Любовь повинуется королю

Также важно отметить, что «нет большей любви, чем это: положить душу свою за друзей своих» сразу следует «Вы мои друзья, если делаете то, что я команду». Разъяснение Иисуса привносит элемент авторитета в определение любви, разъяснение, которое противоречит как нашей культуре в целом, так и нашему стремлению к самоуправлению, даже как христиане, еще не прославившиеся. Но этот контраст необходимо подчеркнуть, потому что любое определение любви, не имеющее места для авторитета, просто суббиблейское.

Иметь отношения с Богом – значит подчиниться Его светлости под Его добрым авторитетом. Мы не становимся христианами, чтобы влезть в огромный долг по карте греха и ожидать, что папа выручит нас. Это не так.

Вместо этого меняется наше отношение к греху и святости. Мы меняем команду, потому что больше не стремимся к собственной автономии; теперь мы соединены со Христом верой, так что то, что принадлежит Ему по заслугам, теперь принадлежит нам по благодати. Это мысль Павла в Римлянам 6: «Неужели нам продолжать грешить, чтобы умножилась благодать? Ни в коем случае!» Почему? Потому что мы умерли для греха и теперь рабы Божьи.

«Нет большей любви, чем это: положить душу свою за друзей своих»  сразу следует «Вы мои друзья, если будете делать то, что я повелеваю». . . Любое определение любви, не имеющее места для авторитета, просто суббиблейское.

Невозможно «любить» Христа, цепляясь за собственную ничем не ограниченную свободу. Желать такой установки — значит желать миража, уловки Дьявола. Все мы находимся под властью какого-то господина. Вопрос лишь в том, суров ли этот господин, непостоянен и ему невозможно угодить (как грех) или милостив, постоянен и доволен доверием (как Бог). Наш король любит нас, позволяя нам жить под его правлением.

5. Любовь смотрит в небо

Наконец, любовь смотрит в небо. Он не просто имеет в виду «сейчас». Это проявляется как минимум двумя способами.

Во-первых, христиане любят, напоминая друг другу об их неизменном статусе во Христе и указывая друг другу на крест, пустую гробницу и обещанное возвращение Иисуса.

Во-вторых, поскольку обращение реально, а христиане — это «новые творения», когда того требует случай, они любят, напоминая друг другу о серьезности греха, и с Божьей помощью подталкивают друг друга к святости. Вот почему почти всегда из любви, а не осуждения или любопытства, когда брат или сестра во Христе противостоит нам в отношении нашего греха, даже если избавление оставляет желать лучшего. Хотя это может ранить нашу гордость, ощетинить нашу уверенность в себе и вызвать аргументированный ответ, в глубине души мы должны знать, что это исходит из доброты, предназначенной Богом для нашего блага.

Подобные конфронтации могут быть сложными, особенно когда они проверяют наши отношения с нехристианами или теми, кто утверждает, что они христиане, но, по общему мнению, кажутся самообманчивыми. И все же даже в этих ситуациях любовь смотрит в небо. Христиане любят нехристиан «небесной» любовью, предупреждая их об их вечном состоянии, восхваляя Евангелие и провозглашая Иисуса Спасителем. Если нехристиане прочитают эту статью — добро пожаловать! — я надеюсь, они сочтут ее столь же откровенной и интересной, сколь сбивающей с толку и противоречивой.

Точно так же христиане любят  исповедующих  христиан, погрязших в нераскаянном грехе, призывая их крепко держаться как Христа, так и сути своего исповедания. Основываясь на их ответе, мы либо радуемся их покаянию, либо продолжаем процесс, изложенный для нас в Матфея 18 и 1 Коринфянам 5. В прискорбных случаях, когда исповедующий верующий упорствует в своем грехе, христиане любят, исключая его или ее из их количество, «чтобы их дух был спасен в день Господень». Даже это — церковная дисциплина, как ее часто называют — это акт любви к небесам.

Лужи и океаны

Мир и бывший президент США правы: любовь есть любовь. Но Бог Библии, а не мы, говорит нам, что на самом деле означает это самореферентное предложение.