«Прожарка» — это завуалированное проявление любви!»
Ляйсан Утяшева, бессменная ведущая шоу «ТАНЦЫ», кастинг в новый сезон которого сейчас идет на телеканале ТНТ — о «прожарке» своего супруга Павла Воли, жестком юморе, самоиронии и сюрпризах семейной жизни.
Теги:
Ляйсан Утяшева
Павел Воля
Юмор
Семейная жизнь
Как вы относитесь к такому формату юмора, как прожарка? Любите ли жесткий юмор?
— Мое участие в «Прожарке» Павла Воли не было для меня чем-то новым или необычным. Я обожаю эту программу и жесткий юмор, часто в жизни именно так и шучу. Ляйсан, которую зрители видят в шоу «ТАНЦЫ», лишь небольшая часть меня, грань меня, это одна из моих ролей. По ней нельзя судить обо мне в полной мере. В шоу «ТАНЦЫ» невозможно относиться к участникам как-то иначе.
Вам было легко прожарить собственного мужа? В чем для вас оказалась главная сложность? Вообще, это для вас первый опыт стендапа?
— Я смотрю все выпуски Comedy Club. Ходила на их концерты еще со своей мамой. Вообще можно сказать, что я и Comedy Club — одно целое. Поэтому мне было несложно подготовиться к выступлению. Я посмотрела все выпуски, посмотрела на реакции, на что обижаются. Так что при разработке текста мне было комфортно. Единственное, что было сложно — слышать какие-то неприятные вещи о Паше. Мне хотелось буквально выкрикнуть: «Нет, это не так!» Поэтому я наблюдала за прожаркой из гримерки.
Как вам кажется, какие темы в юморе — табу?
— Я думаю, что тему «Я люблю Ляйсан» пора закрыть (смеется).
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Вы можете сказать Павлу, например, что в каком-то своем стендапе он перегибает палку или все же в юморе запретных тем нет?
— Помимо того, что мы с Пашей любим друг друга и являемся мужем и женой, мы еще друзья, партнеры.
И, конечно, мы не можем равнодушно пройти мимо ошибки. Это и есть любовь. Поэтому, да говорю, но что это наш секрет.ЭТО ИНТЕРЕСНО
Павел Воля и другие звезды, которые работали учителями
Павел Воля со школьной скамьи знал, что ему нравится работать со словом, но не мог определиться, чем именно он мог бы заниматься. В родном городе шоумена Пензе был небольшой выбор высших учебных заведений — политех и педагогический. Он выбрал второй вариант. И понял, что не ошибся. За время обучения он углубил свои знания в русском языке и литературе и даже успел поработать учителем в обычной школе. Правда, совсем недолго.
1 из 4
А как почувствовать вот эту самую грань между обидным и смешным? О чем ни в коем случае нельзя шутить, если не хочешь именно обидеть?
— Если человек смеется над жесткой шуткой, если в шутке затрагивают его сценический образ, или то, как он себя подает, тогда обидно быть не может. А вот когда затрагиваются святые вещи: дети, жены, родители, бабушки и так далее, то тогда можно и обидеть, поэтому лучше «прижать хвост».
Это может быть неприятно. Но это не касается прожарки Павла Воли и тех людей, которые его прожаривали.Вы ему показывали наброски своей прожарки? Или он услышал все впервые?
— Я советовалась с ним по поводу разных словесных оборотов, которые хотела использовать. Но он мне сказал, что хочет, чтобы все было сюрпризом, и просто посоветовал посмотреть другие выпуски «Прожарки». Когда я посмотрела, успокоилась. Поняла, что все, что я заготовила — подходит.
Кто из других прожарщиков Павла вам наиболее всего импонировал в плавне шуток, безусловно?
— Я искренне люблю всех ребят, участвовавших в программе. Все вступления были точны, интересны. Очень смеялась на стендапе Руслана Белого, хотя он в своих монологах часто использует матерные слова. Но он представлял в данном случае целый жанр в отличие от других звезд, прожаривавших Павла. Смеялась над выступлением Азамата и над выступлением Бебуришвили. Были классные заходы у Тимура Родригеза.
Он яркий, шумный, добавил нерва, детства.
А вы сама хотели бы стать героиней «Прожарки»? И кто, по вашему мнению, смог бы вас наиболее тонко прожарить?
— Я героиня «Прожарки» уже 8 лет! (смеется )
Как вы думаете, а что такое самоирония?
— Я думаю, что это движение, генетический код, который должен быть в каждом. Для меня самоирония — это молодость и движение и рост .
Говорят, что чувство юмора можно прокачать? А получится ли то же самое сделать с самоиронией?
— Если ты качаешь чувство юмора, ты качаешь и самоиронию. Проще ко всему относишься. Это любовь. Вообще, «Прожарка» — это любовь, ведь комики, которые готовятся тебя прожарить, в тебя углубляются. Ни один журналист так не углублялся в мою жизнь, как прожарщики. Люди выделили на меня время из своей жизни, подготовились. И это завуалированное признание в любви. По крайней мере, у меня такое ощущение. Ведь мы кого любим, того и ругаем.
(смеется)
Почему в нашей стране формат прожарки не так популярен, как, скажем, в Америке? Звезды боятся опозориться, показать свои слабые стороны?
— На эту тему можно много дискутировать. Но теперь «Прожарка» пришла на федеральный канал, на ТНТ, и с этого все начнется! Новый зритель, я уверена, будет применять и к себе какие-то шутки. Наша страна уже движется в правильном направлении к юмору. На нашем ТВ очень много учителей и правильных комедийных проектов.
Любите ли вы розыгрыши и часто ли их устраиваете мужу в реальной жизни? Жесткие шутки и тд? А он вам?
Жесткие — нет. Но только потому, что пока наши дети, которые всегда с нами, наши главные цензоры. Они могут испугаться чего-то жесткого, могут не все понять. Как только они вырастут и пойдут во взрослую школу, то у их папы и мамы как раз появится возможность для таких ролевых игр (Смеется). Но в нашей жизни есть место сюрпризам. Я, например, Павлу всегда делаю сюрпризы на его праздники, но они не жесткие, они добрые.
«Прожарка» Павла Воли», 23 сентября на ТНТ
Театр Наций
Забегая вперед можно сказать, что выход подопечных Евгения Миронова на новую жанровую территорию обернулся появлением в афише Театра наций спектакля, не имеющего аналогов в современном российском театральном процессе.
Старожилы Мариинского театра любят вспоминать bon mot о том, как после петербургской премьеры балета «Симфония до мажор» одна не в меру впечатлительная зрительница выбежала из зала с восторженным воплем «Я вижу музыку!», имея в виду, вероятно, то мастерство, с которым Джордж Баланчин облекал в хореографическую плоть структуры партитуры Жоржа Бизе. Примерно те же эмоции по аналогичному поводу способна вызвать, как ни парадоксально, и постановка Театра наций: «Женихами» Никита Гриншпун отрекомендовался режиссером, умеющим то, на что в России способны единицы,- использовать музыку как основу и источник театральной ткани. Звук и жест связаны в его спектакле нераздельно, действие зарождается из ритма и энергии музыкальных фраз: обращаясь с партитурой Дунаевского с еретической свободой и воспринимая первоисточник лишь как канву для импровизации, режиссер берет на себя функции одновременно и дирижера, и композитора, словно бы на ходу переинтонируя музыкальные реплики, жонглируя ими и перебрасывая их от одной группы артистов к другой.
И прежде всего авангарду театральному. Это становится особенно заметно, когда примерно к середине первого акта с изумлением понимаешь, что выстроенный Зиновием Марголиным ключевой элемент сценографии спектакля — гигантский, во всю ширину и в половину высоты зеркала сцены гроб — не что иное, как конструктивистский «станок для игры», который отважно осваивает отлично сыгравшийся актерский ансамбль во главе с бесстрашной Юлией Пересильд. За восемь лет до того, как Дунаевский принялся сочинять «Женихов», ленинградские формалисты рассказали миру о том, что гоголевская «Шинель» организована не сюжетом о мытарствах маленького человека, а словесной игрой — интонационной, декламационной, ритмической. Вот и в спектакле Никиты Гриншпуна сюжет о массовом сватовстве к вдове зажиточного трактирщика существует лишь как повод увлечь артистов и зрителя виртуозной театральной игрой, наблюдать за которой одно удовольствие и для так называемой широкой публики (в стартовавшем сезоне постановке Никиты Гриншпуна уготована судьба потенциального кассового хита), и для профессионального сообщества (ему авторы адресуют отдельную порцию гэгов).
Завеса, или Признание в любви к отсутствию
Хубертус фон Амелунксен
Дирк Брекман, Koenig Books, 2017, 192 стр., Мягкая обложка, 25,5 × 21 см, 39,5 €, ISBN 978-3-96098-115-2
«Но сейчас наступает
бесцветный век. Ты, посреди
этой ослепительной непристойности,
я буду помнить твой
боязливый взгляд, как я
впервые увидел его,
то время,
когда в Харлеме мы проплыли
через брешь в дамбе.
— WG Sebald, After Nature , 1988
О «Новых впечатлениях Африки» Раймона Русселя говорят, что автор поставил перед нашими глазами серые линзы. Именно Мишель Фуко поместил письмо и изобретение Русселя во тьму, полную нюансов и градаций, которые все глубже уводят во тьму.
Ни одно из них не скрыто от взора, а некоторые даже обладают отблеском, который совершенно сверхъестественным образом оттеняет эти фразы, как если бы они были образами. Сам Руссель описал этот взгляд как «прекрасную фотографию / незаметную, несомненно». Когда давным-давно я впервые столкнулся с фотографиями Дирка Брекмана, они показались мне придыхательными, как мембраны Лукреция, пелликулами или симулякрами (De rerum natura), эманациями вещей и людей, вполне посюстороннего и в то же время как если они консолидировались, когда они летели к нашему взгляду. Конечно, они цеплялись за время, когда их снимали, с ними было связано еще одно время, время между этим снятием и моим гораздо более поздним наблюдением, продолжительность, которая превратила темноту, скиаграфию в окончательное, последнее время фотографии. Образы Дирка Брекмана несут в себе сплошную тьму. Они лежат перед нами, а поверх них лежит тонкая марля. Можно было подумать, что сами изображения были покрыты сетчаткой.
Они привлекают меня, но почему? Какое мне дело до голых комнат, пасмурных видов, колеблющихся в темном блеске поверхностей, видов, заимствованных из второго образа, словно в них выжжено яркое пламя, подложек, материалов, ковров, узоров диванов, обоев, палисады или кирпичи? Откуда берется мое желание и так ли крепко оно обернуто крепом, что в этих столь близких безднах я вижу просторы моего собственного томления, моих замаскированных желаний? Почему эти образы так близки мне? Уж не потому ли, что они темны и черная желчь — как когда-то глаза Бодлера, «как кровоточащие лотерейные шары» в Лувре, — излилась из их внутренностей? Потому что эта тьма, в которую мир не погружается, а из которой он возникает, есть не противоположность света, ни отрицательная, ни положительная, а сомнение и ирония, а вещи на изображениях, люди, мебель и углы есть геометрия.
сомнений, планов, в которых тихо и тайно мерцает слабая, очень слабая суматоха. Да, как если бы мы все были одеты в образы Дирка Брекмана, если бы захотели и расставили шторы как метонимии желания. Вот почему я так ценю его искусство, и именно поэтому образы так опасны, потому что в них нет ничего символического или метафорического.
Пуссен сказал, что Караваджо пришел уничтожить живопись. В то время как один изображал символическое возвышение природы и мира, другой занимался только аллегорическим вспыхиванием мира как такового. Или, как писал его фламандский современник Карел ван Мандер в 1603 году, Караваджо не нарисовал бы ни одного мазка, не рисуя прямо с натуры. Луи Марен противопоставляет аркадское пространство Пуссена таинственному пространству Караваджо, свет безбрежности, под сводом небосвода, — мраку закрытой бревенчатой комнаты. Что, если в этих темных царствах, в этих бухтах времени есть тайны, которые мы хотим раскрыть, чтобы искупить то, о чем молчали? Пелена над фотографиями Брекмана — это и вуаль на фотографиях, как бы лак бытия, экранная память, которая выступает только как вуаль, занавес, чтобы скрыть что-то еще.
Термин Deckerinnerung Фрейда переводится как экранная память, сувенир-écran, потому что образ памяти только кажется, что скрывает то, что лежит позади, предшествующий опыт. Эта память — не просто мгновенный образ, эта завеса — разрыв непрерывной истории и метонимически означает отсутствие, просвечивающее в зависимости от степени затемнения света. Не так ли, в зависимости от падающего света, марля может скрывать или также способствовать проявлению латентности? Никакой этимологии не требуется, чтобы продемонстрировать связь между «марлей» и «взглядом», и, конечно, случайно, что марля как вуаль заволакивает взгляд, а взгляд притягивается тем, что закутано. «Sur le voile se peint l’absence», — пишет Жак Лакан, коллекционер фотографий женщин под чадрой. В мире Дирка Брекмана вуали складываются в образы и в образы до такой степени, что взгляд постоянно стремится их содрать («denuder les images»). Для меня это причина, по которой эти серые волны поднимаются Эросом, чье удивительное напряжение можно проследить до очень специфической геометрии пространств Брекмана и вещей, расположенных в них.
К тому же всегда есть это легкое прикосновение взгляда, который как что-то извне мелькает, как вуайерист.
А еще есть волосы, которым Дирк Брекман позволяет сиять в темноте — «Ах! Tu ne sais pas, tu ne sauras jamais ce que je manie dans tes cheveux… (Ах! Вы не знаете, вы никогда не узнаете, что значат для меня ваши волосы, Жорж Роденбах, Брюгге-ла-Морт) — рядом и Далеко и в то же время эти вуали из волос создают и загораживают горизонт, они мягко оторваны от пространства или все пространство, пересфотографировано и вспыхнуло. , нам пришлось бы развернуть женщину, так как в момент экспозиции она отводила взгляд от нашего взгляда. В лучшем случае завеса, завеса, позволяет нам, по Лакану, дать представление об основной ситуации любви. Наличие завесы скрывает отсутствие, потерю. То, чего нет, становится образом. То, что мы видим в комнатах, отражениях, соотношениях между вещами, в колебании, появлении или исчезновении света, есть пена, в которую время укладывает вещи в ложбинах тьмы.
Разве не удивительно, как Дирк Брекман умеет отмечать время в своих изображениях и вне их, подобно набоковскому надзирателю, каждый час заново рисующему часы на циферблате часов, и так рисующему время, с каждым изображением заканчивая время и тем не менее оставить конец последним? В том, как он избегает всякой метафоризации, а также в том, что каждое наблюдение — это бегство в язык — плиточная стена — это плиточная стена, скамейка — это скамья, — Дирк Брекман выводит смысл за пределы лингвистического значения. Ничего не нужно восстанавливать, все есть и присутствует даже тогда, когда оно уходит.
Фотография свидетельствует об утрате мимесиса; виноград собран, как уже понял Бодлер. Если объект желания не может быть изображен, его состоятельность проявляется только в искажении, а это требует иронии, твердого отрицания.
Если я могу прибегнуть к лингвистическим тропам — риторике перевода физического опыта в повторяемые языковые высказывания, — то метонимия, аллегория и ирония — это мысленно-зрительные инструменты, оптически сфокусированные камерой, которые позволяют миру попасть в изображение из его экстерьер, его углы.
Рецепта, как это сделать, нет. Дирку Брекману прекрасно удается выносить вещи на свет становящегося образа и в то же время высвобождать образ из вещей, затемняя их внешний вид. Художественно он выполняет разделяющее движение, которое дает автономию тому, что мы видим на изображении, как если бы вещи могли покинуть изображение в любое время, как Караваджо однажды сумел в реальной жизни бежать из своей камеры в Валлетте на Мальте с помощью веревки, похожей на веревку. один он нарисовал в своем «Усекновении главы святого Иоанна Крестителя», где его можно увидеть и по сей день, болтающимся перед заключенными за решеткой свидетелями: художник сбежал от своей картины. Это, конечно, не веревка между светом и тьмой, которая притягивает вещи в творчестве Брекмана во времени и вне времени — «Je suis le ténébreux, le veuf, l’inconsolé / Le Prince d’Aquitaine à la tour abolie» («Я — темный, вдовец, безутешный / Принц Аквитании, чья башня разрушена, Жерар де Нерваль, Эль Десдичадо).
Там есть уход, разделение вещи и явления, глубокое сомнение в соответствии между вещами в образе.
Тем не менее, искупление тоже здесь, и существует в уникальном способе Брекмана передать это самое сомнение, принять его и развить в образе.
Звезда «Игры престолов» на «Признании в любви» Бриенны Джейме
- Внимание: впереди спойлеры второго эпизода восьмого сезона «Игры престолов» «Рыцарь Семи Королевств».
- Бриенна поручилась за Джейме по прибытии в Винтерфелл и под пристальным вниманием Сансы, Джона Сноу и Дейенерис.
- Гвендолин Кристи (которая играет Бриенну) сказала в новом видео HBO, что действие «почти похоже на признание в любви».
- Посетите INSIDER.com, чтобы узнать больше.
Спасибо за регистрацию!
Получайте доступ к своим любимым темам в персонализированной ленте, пока вы в пути.
Эмоциональная кульминация воскресного эпизода «Игры престолов», метко названного «Рыцарь семи королевств», наступила, когда Бриенна Тарт преклонила колени перед сиром Джейме Ланнистером. Она выросла рыцарем, и многие фанаты восприняли это как очень романтический поступок со стороны Хайме.
Ранее в этом эпизоде Бриенна встала на защиту Джейме на суде перед королевой Дейенерис. Это можно интерпретировать как еще один сигнал романтических отношений между ними.
«Бриенн очень застенчивый человек, и она стоит перед этой комнатой и ставит себя на карту», — сказала актриса Гвендолин Кристи (которая играет Бриенну) в новом видео HBO. «Это почти как признание в любви».
Романтическая привязанность Бриенны к Джейме упоминалась в сериале раньше, особенно когда Серсея прямо спросила, любит ли Бриенна своего брата-близнеца.
Бриенна уклонилась от вопроса, но четкая связь между ней и Джейме повисла в воздухе каждый раз, когда они делили сцену. И теперь это доверие и уважение укрепились в воскресном эпизоде «Игры престолов».
Подробнее: Как волнующий момент Бриенны в воскресной «Игре престолов» был глубокой отсылкой к книгам
Показания Бриенны стали поворотным моментом в суде над Джейме. Она убедила Сансу, что Джейме следует разрешить остаться и сражаться, что затем привело к тому, что Дейенерис и Джон согласились. Позже Джейме сказал Бриенне, что для него будет честью служить под ее командованием во время грядущей битвы с Армией Мертвых, а затем он посвятил ее в рыцари в предрассветные часы вечера.
Джейми посвятил Бриенну в рыцари в «Игре престолов». ГБО Джейме и Бриенна — пара, созданная на небесах фанатов «Игры престолов».
У Джейме долгая и сложная история ужасных и бесчестных поступков (выталкивание Брана из окна, кровосмесительный секс с его сестрой) в сочетании с героическими поступками и рисками (например, убийство Безумного короля или спасение Бриенны из медвежьей ямы в третьем сезоне). .
Бриенна, в отличие от сира Джейме из Дома Ланнистеров, всегда пыталась поступать правильно с людьми своего мира. Она действовала с доблестью и рыцарством, что больше соответствовало рыцарству, чем любой из «настоящих» рыцарей, с которыми мы познакомились в сериале. Это был упрямый моральный компас Бриенны, который начал медленно менять точку зрения Джейме на его действия.
Бриенна, стоящая перед залом лидеров и провозглашающая Джейме «человеком чести», может быть ближе всего к тому, чтобы увидеть, как она признается в любви к нему, точно так же, как жест Джейме, посвященный Бриенне в рыцари, вероятно, был его способом сказать: «Я люблю ты тоже.»
Чтобы узнать больше об уникальной связи между Джейме и Бриенной, прочитайте наш рассказ о том, какое значение их мечи-близнецы имеют в Винтерфелле.